"Он пал на колени в солёные волны и приник к ним губами, как будто к святыне".
Ничто так безупречно не сопровождает зажатую в пальцах сигарету, как пенный пунктир прибоя и стакан грейпфрутового сока. В стакане плавают льдинки, в море ничего не плавает. Никого. Сигарета принадлежит мне. Сок принадлежит мне. Море - тоже.
Я не касался большой воды пять лет. Или шесть. Это никак не сказалось на наших с ней отношениях. Она была рада принять меня, я был рад войти. С неё - солёные всплески волн, с меня - заплыть подальше.
Потом была ночь. Венгры на пляже играли приятную музыку. Венгерки на пляже пели красивыми голосами. Я был с ними, я слушал. Потом море позвало меня своим ритмичным шепотом.
Я плыл в тёмной, маслянистой от лунных бликов воде. Плыл и думал о том, что горы и холодный лёд никогда не подпускают людей так близко, как море. Они действуют иначе. Горы чистят тебя, снимают скорлупу, показывают, кто ты такой есть. Горы -учитель. Психотерапевт.
Море не учит тех, кто на берегу. Оно недвижимо, но оно велико. Море ничего не показывает тебе, оно просто тебя принимает. Ему все равно. Море - не учитель, не терапевт. Оно родственник.
Так и получается, что горы требуют уважения, а море - любви. Тому, кто знает это, они отдадут все, что могут. Вернут все, что отбирает прожорливый город. Научат, кем и как быть.
Венгры играли. Венгерки пели. Я вышел из волн на песок. Ничто так безупречно не сопровождает ночь, как пенный пунктир прибоя, зажатая в пальцах сигарета и бутылка сухого красного. Вино принадлежало мне. Я принадлежал морю.
