Проснулся под вечер, весь в собачьей шерсти и с тяжелой головой. Спину ломило воспоминанием о мешке цемента, который немилосердно достался ей пару лет назад. Удивительно - уходишь подальше от людей, повыше в горы, поближе к шёпоту летнего льда - и что? Не ешь неделями нормального мяса, забываешь, как выглядят броги и как пахнёт твой привычный dupont,а вот мешки с цементом ворочать изволь. Наверное, где-то там, внутри, в глубине мелкой серой пыли был спрятан фунт лиха, и он до сих пор остаётся вбитым между моих поясничных позвонков.
Вчера мне досталось несколько стаканов неплохой выпивки. Две части скотча, одна часть миндального амаретто. И лёд, много льда. Я тогда не усёк, но теперь отчетливо понимаю, что сидя за стойкой вчера вечером я пил свою собственную жизнь. Две городских трети - основа, одна горная - вкус. И вкус этот - сладкий, "облико аморетто", с чуть заметной миндальной горчинкой в качестве необходимой драматической приправы.
Я проснулся под вечер, весь в собачьей шерсти и с тяжелой головой огромного бурого пса на груди. Он был Теодор, годовалый ньюфаундленд, и моё пробуждение он встретил волной чавкающих приветствий. Мы лежали в сумраке комнаты, чуть задетые золотом света из приоткрытой двери. Тедди и я, и мы с ним были похожи - оба молодые и сытые, беспечные и наивные.
picture: Darya Zaytseva
